Александр Родченко. Дневники: 1917 и 1919
Наконец-то, я получил первые отзывы о публикациях дневников Родченко. В одном написано, что я (все-таки) "идиот и примитивно" говорю о "великом художнике", очевидно, имеются ввиду мои комментарии, а не слова самого Родченко из дневников. Поэтому с комментариями я решил завязать (хотя очень хочется... поэтому не могу обещать), но буду вставлять в обратную "хронологию" дневника, как бы, "воспоминания из прошлого", чтобы у почитателей таланта не сложилось впечатление, что великого художника волновали только бытовые проблемы и больные зубы.
Сам Родченко называет свой дневник "корабельным дневником". Наверное по незнанию. "Корабельных дневников" не существовало и не существует. Есть "судовые журналы" на корабле, где действительно записываются только факты и бытовые происшествия на судне.
Во втором письме спрашивается: есть ли у меня права на публикацию этих дневников. Очень просто: прав у меня нет, но поскольку это своего рода, мой "корабельный дневник", я вправе публиковать здесь все, что считаю важным, что случилось на "моем судне". Так или иначе, но мое отношение к Родченко не имеет ни какого значения, но мне действительно интересно время в котором он жил и интересен человек его времени, тем более художник. Это было действительно чудовищное время как для общества, так и для искусства в целом. И товарищ Анти (ник Родченко) рассказывает о нем:
1917 год. (скорее всего воспоминания)
Мы, левые художники, пришли работать с большевиками первые.
И этого никто не имеет права отнять у нас, это можно только умышленно не помнить.
И не только пришли, но и за волосы тащили художников "Мира искусства" и "Союза русских художников".
А чтобы это не забылось, мы это напомним:
Мы впервые оформляли советские демонстрации,
Мы впервые советизировали и преподавали в художественных вузах,
Мы впервые организовали советскую художественную промышленность,
Мы делали первые советские плакаты, стяги, знамена, РОСТу и тд.
Мы перестроились, и настолько, что некоторые уже являются орденоносцами, кроме Н. Асеева, В.Шкловского, С.Кирсанова и других...
Как я уговаривал художников в профессиональном союзе взять и перебраться в девятиэтажный дом, бывший Нирензее (мастерские художников), в Гнездниковском переулке (10), там ведь каждому была бы мастерская; а на крыше огромная общая мастерская.
Я уже договорился с Моссоветом и комендантом этого дома. Из этого дома выселили "бывших", многие сами удрали, дом пустовал. Для образца я сам переехал - это была чудесная мастерская с газом, телефоном, с маленькой кухней и ванной, но... сколько я не агитировал художников, они мялись... Они попросту боялись, что уйдут большевики и тогда... Не будем повторять того, что тогда говорилось...
...
Еще забыл написать: перед самой Октябрьской революцией мы нанялись с Татлиным работать исполнителями в кафе "Питтореск" на Кузнецком мосту, где теперь Всехудожник.
Хозяином этого "Питтореска" был капиталист Филиппов.
Филиппов - это почти все булочные в Москве. Он, по-видимому, решил сделать оригинальное кафе, поручив художнику Г.Б. Якулову оформление.
В общем, я не знаю, как там было дело, но Якулов пригласил работать меня и Татлина.
Работали так: я разрабатывал эскизы для художников и большие рабочие детали по черновым карандашным наброскам Якулова. Якулов, получая много денег и живя в "Люксе", сильно пил, и делать хорошие эскизы было ему некогда.
Татлин, Удальцова и Бруни выполняли эти эскизы уже в самом кафе. Плата была, кажется, поденная, 3 или 5 рублей в день. Мне отвели комнату, и я начал работать.
Татлин принялся расписывать стекла.
Денег не жалели настолько, что даже (!) Велимиру Хлебникову заказали какой-то скетч написать. Чтобы это дело было верное, Хлебникову дали шикарный номер в "Люксе", в бельэтаже, из двух комнат, но он, странный, приходил поздно ночью и, крадучись в темноте, ложился спать на полу, где-ниудь в уголке, и рано-рано утром уходил куда-то. Не знаю, написал он что-нибудь или нет.
После Октябрьскогоо переворота Татлину оставалось получить с Якулова и администрации какие-то деньги, а они, естественно, ввиду "несяного" положения, не собирались расплачиваться.
Ко мне обратился за советом Татлин. Как быть? Кому жаловаться?
Я посоветовал пойти в районный партийный комитет.
На другой день вечером пришел Татлин грустный и рассказал мне, что в комитете ему посоветовали подать в суд; ну какой же теперь суд, ясно, что дело затянется.
Я спрашиваю:
- Что-то это не то, а ты куда ходил то?
- ... Да в комитет.
- Какой?
-... Социал-революционеров.
- Ну, это совсем не то, нужно идти к большевикам, они ведь вся сила.
На другой день мы вместе отправились и заявили товарищу в кожаной куртке с маузером, что штабс-капитан (!) Якулов не платит за работу маляру Татлину.
Товарищ в кожаной куртке написал повестку:
"Штабс-капитану Якулову явиться в десять часов в комитет".
В десять часов все явились.
Человек в кожаной куртке встал, поправил кобуру от маузера и сказал: "Что же это вы, гражданин штабс-капитан, не платите рабочим малярам?"
Якулов страшно возмутился, стал говорить, что он такой же художник, как и эти маляры, но вид у него - в бриджах, в крагах, во френче, усики, стэк - говорил не в его пользу. У нас с Татлиным вид действительно был малярный.
И человек в кожаной куртке приказал заплатить немедленно. Деньги Татлин получил на другой день.
Якулов долго не мог этого забыть ...
24 августа 1919 (Дневник)
Был в Питере. Тоскливый чиновничий город... Безучастны и довольно самоуверенны эти небольшие (!) художники: Альтман, Шагал, Филонов (просто художник- гений), все в проборах, воротничках, на лицах чиновничье равнодушие! Никогда бы не пожелал жить в этом Питере, таком западном, таком официальном, так называемом культурном европейском городе (обожаю эту фразу!) Если вся Европа такая, как Питер, пусть она гибнет, безучастность с пробором в воротничке. Пусть гибнет со всей ее культурой.
О, как стала дорога мне моя Москва, "варварская", свободная, в которой все смешно и непонятно.
Нужно работать, ныне очень мало еще сделано из-за этого чиновничьего дела в отделе... Развели бумажные дела, превращая художников в чиновников.
Хотелось бы почитать дневники или письма Рембрандта.
Хочу составить каталог своих произведений и вести запись в будущем.
(В скобках мои эмоции и каменты)
Продолжение здесь
Сам Родченко называет свой дневник "корабельным дневником". Наверное по незнанию. "Корабельных дневников" не существовало и не существует. Есть "судовые журналы" на корабле, где действительно записываются только факты и бытовые происшествия на судне.
Во втором письме спрашивается: есть ли у меня права на публикацию этих дневников. Очень просто: прав у меня нет, но поскольку это своего рода, мой "корабельный дневник", я вправе публиковать здесь все, что считаю важным, что случилось на "моем судне". Так или иначе, но мое отношение к Родченко не имеет ни какого значения, но мне действительно интересно время в котором он жил и интересен человек его времени, тем более художник. Это было действительно чудовищное время как для общества, так и для искусства в целом. И товарищ Анти (ник Родченко) рассказывает о нем:
1917 год. (скорее всего воспоминания)
Мы, левые художники, пришли работать с большевиками первые.
И этого никто не имеет права отнять у нас, это можно только умышленно не помнить.
И не только пришли, но и за волосы тащили художников "Мира искусства" и "Союза русских художников".
А чтобы это не забылось, мы это напомним:
Мы впервые оформляли советские демонстрации,
Мы впервые советизировали и преподавали в художественных вузах,
Мы впервые организовали советскую художественную промышленность,
Мы делали первые советские плакаты, стяги, знамена, РОСТу и тд.
Мы перестроились, и настолько, что некоторые уже являются орденоносцами, кроме Н. Асеева, В.Шкловского, С.Кирсанова и других...
Как я уговаривал художников в профессиональном союзе взять и перебраться в девятиэтажный дом, бывший Нирензее (мастерские художников), в Гнездниковском переулке (10), там ведь каждому была бы мастерская; а на крыше огромная общая мастерская.
Я уже договорился с Моссоветом и комендантом этого дома. Из этого дома выселили "бывших", многие сами удрали, дом пустовал. Для образца я сам переехал - это была чудесная мастерская с газом, телефоном, с маленькой кухней и ванной, но... сколько я не агитировал художников, они мялись... Они попросту боялись, что уйдут большевики и тогда... Не будем повторять того, что тогда говорилось...
...
Еще забыл написать: перед самой Октябрьской революцией мы нанялись с Татлиным работать исполнителями в кафе "Питтореск" на Кузнецком мосту, где теперь Всехудожник.
Хозяином этого "Питтореска" был капиталист Филиппов.
Филиппов - это почти все булочные в Москве. Он, по-видимому, решил сделать оригинальное кафе, поручив художнику Г.Б. Якулову оформление.
В общем, я не знаю, как там было дело, но Якулов пригласил работать меня и Татлина.
Работали так: я разрабатывал эскизы для художников и большие рабочие детали по черновым карандашным наброскам Якулова. Якулов, получая много денег и живя в "Люксе", сильно пил, и делать хорошие эскизы было ему некогда.
Татлин, Удальцова и Бруни выполняли эти эскизы уже в самом кафе. Плата была, кажется, поденная, 3 или 5 рублей в день. Мне отвели комнату, и я начал работать.
Татлин принялся расписывать стекла.
Денег не жалели настолько, что даже (!) Велимиру Хлебникову заказали какой-то скетч написать. Чтобы это дело было верное, Хлебникову дали шикарный номер в "Люксе", в бельэтаже, из двух комнат, но он, странный, приходил поздно ночью и, крадучись в темноте, ложился спать на полу, где-ниудь в уголке, и рано-рано утром уходил куда-то. Не знаю, написал он что-нибудь или нет.
После Октябрьскогоо переворота Татлину оставалось получить с Якулова и администрации какие-то деньги, а они, естественно, ввиду "несяного" положения, не собирались расплачиваться.
Ко мне обратился за советом Татлин. Как быть? Кому жаловаться?
Я посоветовал пойти в районный партийный комитет.
На другой день вечером пришел Татлин грустный и рассказал мне, что в комитете ему посоветовали подать в суд; ну какой же теперь суд, ясно, что дело затянется.
Я спрашиваю:
- Что-то это не то, а ты куда ходил то?
- ... Да в комитет.
- Какой?
-... Социал-революционеров.
- Ну, это совсем не то, нужно идти к большевикам, они ведь вся сила.
На другой день мы вместе отправились и заявили товарищу в кожаной куртке с маузером, что штабс-капитан (!) Якулов не платит за работу маляру Татлину.
Товарищ в кожаной куртке написал повестку:
"Штабс-капитану Якулову явиться в десять часов в комитет".
В десять часов все явились.
Человек в кожаной куртке встал, поправил кобуру от маузера и сказал: "Что же это вы, гражданин штабс-капитан, не платите рабочим малярам?"
Якулов страшно возмутился, стал говорить, что он такой же художник, как и эти маляры, но вид у него - в бриджах, в крагах, во френче, усики, стэк - говорил не в его пользу. У нас с Татлиным вид действительно был малярный.
И человек в кожаной куртке приказал заплатить немедленно. Деньги Татлин получил на другой день.
Якулов долго не мог этого забыть ...
24 августа 1919 (Дневник)
Был в Питере. Тоскливый чиновничий город... Безучастны и довольно самоуверенны эти небольшие (!) художники: Альтман, Шагал, Филонов (просто художник- гений), все в проборах, воротничках, на лицах чиновничье равнодушие! Никогда бы не пожелал жить в этом Питере, таком западном, таком официальном, так называемом культурном европейском городе (обожаю эту фразу!) Если вся Европа такая, как Питер, пусть она гибнет, безучастность с пробором в воротничке. Пусть гибнет со всей ее культурой.
О, как стала дорога мне моя Москва, "варварская", свободная, в которой все смешно и непонятно.
Нужно работать, ныне очень мало еще сделано из-за этого чиновничьего дела в отделе... Развели бумажные дела, превращая художников в чиновников.
Хотелось бы почитать дневники или письма Рембрандта.
Хочу составить каталог своих произведений и вести запись в будущем.
(В скобках мои эмоции и каменты)
Продолжение здесь
